Известно, что любой неглупый человек, умеющий складывать буквы в слова, а слова - в предложения, способен написать книгу, которая будет встречена читателями если не с восторгом, то по крайней мере с искренним любопытством. Для этого ему необходимо соблюсти одно лишь условие: писать о себе. О своих страстях и страхах, радостях и горестях, провалах и достижениях. О том, что до глубины души волнует его лично. Самого. И тогда получится интересно.
В последнее время для отечественных фантастов общепринятой практикой стало вводить в повествование под видом эпизодических (а то и не очень эпизодических) героев своих друзей, врагов, знакомых, близких, родственников, коллег по цеху - короче говоря, кого ни попадя, - и даже не слишком это дело маскировать. Корни традиции теряются во тьме времен, но доподлинно известно, что первым нашим писателем, активно использовавшим этот прием в крупном произведении, стал Виталий Тимофеевич Бабенко с его "Игоряшей...". Потом был и Борис Штерн с "Шестой главой Дон Кихота", и Сергей Лукьяненко с "Осенними визитами", и Лев Вершинин с "Сельвой...", и многие, многие другие. Избежавших этого поветрия перечислить легче, чем тех, кто поддался новой моде. Но, кажется, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский (они же - сэр Генри Лайон Олди), стали первыми, кто вывел самих себя в качестве главных активно действующих персонажей собственного довольно объемистого романа.
Немалой смелостью надо обладать, чтобы пойти на такой риск и подставить себя, лично и непосредственно, всем стрелам враждебной критики. Чтобы отказаться от одной из наиболее привлекательных особенностей писательского ремесла - возможности в любой момент спрятаться за придуманного персонажа и лишь возмущенно восклицать: "Ну что вы, это он так думает, а вовсе не я! Это он недоглядел, не догадался, недопонял..." Чтобы, в конце концов, выставить на всеобщее обозрение свои собственные, личные глубоко запрятанные болячки и комплексы... Громов и Ладыженский пошли на это, за что честь им и хвала.
Конечно, Олди не были бы самими собой, если бы ограничились только одним рискованным приемом. В романе прослеживается две практически не пресекающиеся сюжетные линии: история актера средневекового японского театра Мотоеси Дабуцу, ставшего оборотнем-нопэрапоном, и нашего современника, ничем не примечательного харьковчанина Виктора Монахова, неожиданно обретшего способность одним неуклюжим ударом калечить и убивать признанных мастеров единоборств. Главные герои романа - харьковские писатели и каратисты Олег и Дмитрий - как раз и стали связующим злементом между двумя этими линиями. О Мотоеси они пишут, а события, связанные с неожиданным даром Монахова, - расследуют. Хотя, если вдуматься, связи тут гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд - не столько на сознательном, сколько на ассоциативном, эмоциональном уровне. Мудрый и несчастный Мотоеси, страдающий от того, что признание ему принес не собственный талант, а способности нопэрапона, - словно зеркальное отражение Монахова, до полусмерти испуганного собственной человекоубийственной силой. Японец умнее и тоньше, его печаль более высока, более трагична, но темный ужас простого советского инженера Монахова, персонажа куда менее эпического, мечтавшего всего-навсего научиться защищать себя, а ставшего невольным убийцей, гораздо ближе нам и понятнее. Отражение дробится и распадается в странном зеркале, искажающем и преломляющем лучи...
Пожалуй, роман несколько затянут - в последнее время в произведениях Олди появилась такая характерная особенность. Читатель уже все понял и осознал, а герои еще удивляются и недоумевают. Впрочем, для постоянного читателя Громова и Ладыженского (да и для самих авторов) главное - не сюжет и тем более не мораль, "свежая и оригинальная". Важнее игра слов и смыслов, эмоциональный настрой, атмосфера, если угодно аура, создающаяся вокруг каждого из героев. Читается книга с большим интересом - уже хотя бы потому, что, выводя самих себя в таком качестве, авторы вольно или невольно вынуждены писать о том, что им особенно дорого и близко.
Сложно дать этому произведению однозначную оценку, как сложно современнику оценивать любой литературный эксперимент. Может быть, "Нопэрапон" станет для Олди шагом вперед. А может быть - в сторону. Будущее скажет здесь свое веское слово. Но в любом случае, согласитесь: куда интереснее наблюдать за автором, пытающимся куда-то двигаться, - пусть неуверенно, пусть на ощупь, - чем за писателем, уже не первый год уверенно отплясывающим свою джигу на одном и том же узком пятачке...
Василий Владимирский
